В. С. Найпол. Ч. Вордсворт

лауреат нобелевской премии по литературе 2001 года

Каждый день в одно и то же время возле гостеприимных домов на Мигель Стрит появлялись трое нищих. Около десяти часов проходил индус в дхоти и белой куртке, и мы насыпали ему банку риса в заплечный мешок. В двенадцать приходила старуха, дымя глиняной трубкой, и получала один цент. В два мальчик приводил слепого, и тот уносил пенни.
Изредка забредал какой нибудь попрошайка. Один раз зашел человек и сказал, что хочет есть. Мы накормили его. Потом сказал, что хочет курить, и не уходил, пока ему не поднесли спичку. Больше он не показывался.
Но самый странный посетитель появился однажды после обеда, часа в четыре. Я уже вернулся из школы и успел переодеться. Он спросил:
– Сынок, можно зайти к вам во двор?
Роста он был невысокого и одет аккуратно. На нем была шляпа, белая рубашка и черные брюки. Я спросил:
– А что вы хотите?
Он ответил:
– Хочу посмотреть ваших пчел.
У нас во дворе росли четыре карликовые пальмы гру гру, а на них лепились тучи незваных пчел.
Я взбежал по лестнице и крикнул:
– Ма, там какой то дядя. Говорит, что хочет посмотреть пчел.
Мать вышла, глянула на него и спросила неприветливо:
– Что вы хотите?
– Хочу посмотреть ваших пчел.
Он так правильно говорил по-английски, что это звучало даже неестественно, и я видел, как мама встревожилась. Она сказала мне:
– Оставайся здесь и присмотри за ним, пока он будет глазеть на пчел.
– Спасибо, мадам, – сказал он. – Вы сделали доброе дело.
Он говорил очень медленно и очень правильно, будто каждое слово стоило денег.
Мы с ним смотрели на пчел примерно час, сидя на корточках возле пальм. Он сказал:
– Мне нравится смотреть на пчел. А тебе, сынок, нравится смотреть на пчел?
– Мне некогда, – ответил я.
Он грустно покачал головой и сказал:
– А я люблю смотреть на них, просто смотреть. Могу часами смотреть на муравьев. Ты когда нибудь наблюдал за муравьями? А скорпионы, а сороконожки, а саламандры – за ними ты наблюдал?
Я помотал головой. Потом спросил:
– Кто вы, мистер?
Он поднялся и сказал:
– Я поэт.
Я спросил:
– Хороший?
– Величайший в мире.
– А как вас зовут, мистер?
– Ч. Вордсворт.
– Ч. Значит Чарльз?
– Черный. Черный Вордсворт. Белый Вордсворт – мой брат. У нас с ним одна душа. Даже на такой маленький цветок, как ипомея, я могу смотреть и плакать.
Я спросил:
– А плакать зачем?
– Зачем, сынок? Зачем? Узнаешь, когда вырастешь. Ты ведь тоже поэт, да да. А раз ты поэт, значит, и плакать можешь обо всем.

Мне не было смешно. Он спросил:
– Ты любишь мать?
– Когда не бьет.
Он вынул из кармана листок с отпечатанным текстом и сказал:
– На этом листке написано величайшее стихотворение о матерях, и я хочу продать его тебе за четыре цента. Почти даром.
Я зашел в дом и спросил:
– Ма, хочешь купить стих за четыре цента?
– Скажи этому бездельнику, пусть убирается прочь с моего двора, слышишь? – ответила мать.
Ч. Вордсворту я сказал:
– Мама говорит, у нее нет четырех центов.
– Такова участь всех поэтов, – ответил Ч. Вордсворт и спрятал листок в карман. Казалось, он не сильно огорчился. Я сказал:
– Странно вот так ходить и торговать поэзией. Так делают только сочинители калипсо. А много у вас покупают?
– Пока еще ничего не купили.
– Так зачем же ходить?
– Так я многое вижу и всегда надеюсь встретить поэтов.
– А что, правда, что я тоже поэт?
– Такой же великий, как я, – сказал он.
И когда Ч. Вордсворт ушел, я молился, чтобы опять встретиться с ним.

Неделю спустя, возвращаясь из школы, я встретил его на углу Мигель Стрит. Он сказал:
– Я уже давно поджидаю тебя.
Я спросил:
– Вы что нибудь продали из своих стихов?
Он покачал головой и сказал:
– У меня во дворе растет самое лучшее манговое дерево в Порт оф Спейне. А сейчас плоды спелые, и рыжие, и очень сладкие, и сочные. Я ждал тебя здесь, чтобы сказать об этом и пригласить отведать моих манго.
Он жил на Альберто Стрит в убогом домишке, стоявшем посреди участка. Двор был весь в зелени. И там росло большое манговое дерево. И кокосовая пальма, и слива. Место казалось диким, как будто находилось далеко за городом. И оттуда не было видно больших бетонных домов.
Он сказал правду. Плоды манго были сладкие и сочные. Я съел штук пять или шесть, и желтый сок манго тек по рукам к локтям и по подбородку и капал на рубашку.
Когда я вернулся домой, мать спросила:
– Где это ты пропадал? Вообразил, что стал взрослым, и теперь можно шляться по всей округе? А ну ка, срежь мне прут.
Она больно отстегала меня. Я выбежал из дома, поклявшись себе, что никогда не вернусь обратно, и отправился к Ч. Вордсворту. Я ужасно злился, из носа текла кровь. Ч. Вордсворт сказал:
– Не плачь, пойдем лучше погуляем.
Я перестал реветь, но еще всхлипывал. Мы пошли гулять. Мы шли по Сент Клэр Авеню к «Саванне» и вышли к ипподрому. Ч. Вордсворт сказал:
– Давай, ляжем на траву и будем смотреть в небо, и я хочу, чтобы ты задумался, как далеки от нас вон те звезды.
Я сделал, как он велел, и тогда понял зачем. Мне казалось, я стал пустой, и в то же время я чувствовал себя таким огромным, таким великим. Я забыл про обиду, и слезы, и побои.
Когда я сказал, что мне уже лучше, он стал показывать звезды и говорить их названия, и я особенно хорошо запомнил созвездие Ориона Охотника, даже не знаю, почему. Я и сейчас могу найти его на небе, хотя остальное давно забылось.
Неожиданно глаза ослепил свет фонарика, это был полицейский. Мы встали с травы. Полицейский спросил:
– Что вы здесь делаете?
Ч. Вордсворт ответил:
– Я задаю себе этот вопрос вот уже сорок лет.
Мы подружились, Ч.Вордсворт и я. Однажды он сказал:
– Ты никому не должен рассказывать обо мне и о манговом дереве, и о кокосовой пальме, и о сливе. Ты должен держать это в тайне. Если ты расскажешь кому нибудь, я все равно узнаю, потому что я поэт.
Я сдержал слово.
Мне нравилась его маленькая комнатка. Мебели в ней было не больше, чем у Джоржа в передней, но выглядела она чище и опрятнее. И в ней жило одиночество. Однажды я спросил:
– Мистер Вордсворт, зачем вам столько кустов во дворе? От них ведь такая сырость.
Он ответил:
– Послушай, я расскажу тебе одну историю. Когда-то давным-давно юноша встретил девушку, и они полюбили друг друга. Они любили друг друга так сильно, что поженились. Оба были поэты. Он любил слова, а она траву, и цветы, и деревья. Счастливо зажили они в маленьком домике, и вот однажды девушка поэт сказала юноше поэту: «Скоро у нас в семье будет еще один поэт». Но маленький поэт не родился, потому что девушка умерла, и он умер вместе с ней, внутри нее. Юноша сильно опечалился и сказал, что не тронет и травинки в саду девушки. Так сад и остался, разросся и одичал.
Я поднял глаза на Ч. Вордсворта. Казалось, он постарел, пока рассказывал мне эту чудесную историю. И я все понял.
Мы совершали долгие прогулки вместе. Ходили в ботанический сад и сад камней. В послеполуденное время забирались на Чэнселлор Хилл, смотрели, как сумерки спускаются на Порт оф Спейн, и видели, как в городе и на кораблях зажигаются огни.
Он делал все так, словно впервые в жизни. Он делал все так, словно совершал церковный обряд. Бывало, спросит меня:
– А как насчет мороженого?
И когда я кивал, он становился очень серьезным и говорил:
– Так, а какое кафе мы почтим своим присутствием? – будто это было так важно. Потом задумывался ненадолго и наконец произносил:
– Думаю, мне удастся договориться о покупке вон с тем заведением.
Мир наполнился волшебством.
Однажды, когда я был у него во дворе, он сказал:
– У меня есть великая тайна, и я хочу открыть ее тебе.
– Настоящая? – спросил я.
– Да.
Я посмотрел на него, и он посмотрел на меня. Он сказал:
– Только это между нами, запомни. Я пишу поэму.
– А… – я был разочарован. Он сказал:
– Но это не обычная поэма. Это величайшая поэма в мире.
Я присвистнул. Он сказал:
– Я работаю над ней уже пять лет. Значит, закончу года через двадцать два, если буду писать в том же темпе.
– Наверное, уже много написали?
– Не очень. Я пишу только одну строку в месяц. Зато знаю точно, что это хорошая строка.
– А какую хорошую строку вы написали в прошлом месяце?
Он поднял глаза к небу и сказал:
– Прошлое глубоко.
– Красивая строка.
– Я хочу выбрать самое главное из жизни за месяц, – сказал Ч. Вордсворт, – и выразить это одной поэтической строкой. Так, через двадцать два года я напишу поэму, которая будет близка всему человечеству.
Я был изумлен.
Наши прогулки продолжались. Однажды мы гуляли вдоль парапета в Доксайте, и я спросил:
– Мистер Вордсворт, если я брошу булавку в воду, она потонет?
– Наш мир неизведан, – ответил он. – Брось свою булавку, и мы увидим, что получится.
Булавка утонула.
– А как поэма в этом месяце? – спросил я, но больше он не прочел мне ни строчки, только сказал:
– О, я уже чувствую ее приближение…
Иногда мы сидели на парапете и смотрели, как лайнеры заходят в гавань.
Но о величайшей в мире поэме я больше ничего не слыхал.
Я понял, что он стареет.
– Как вы живете, мистер Вордсворт? – спросил я однажды.
– Ты хочешь спросить, на что я живу?
Когда я кивнул, он делано рассмеялся.
– Пою калипсо в сезон калипсо.
– И этих денег хватает вам на год?
– Этого достаточно.
– Но вы же не станете самым богатым в мире, когда напишете величайшую поэму?
Он не ответил.

Однажды я зашел в маленький домик проведать Ч. Вордсворта и застал его в маленькой постельке. Он выглядел таким старым и слабым, что мне захотелось плакать. Он сказал:
– Поэма что то не идет.
Он не смотрел на меня. Он смотрел в окно на кокосовую пальму и говорил так, будто меня не было.
– Когда мне было двадцать лет, – сказал он, – я чувствовал в себе силы.
Потом я увидел, как он начал стареть, – прямо у меня на глазах – словно устал от жизни.
– Но это было очень, очень давно, – сказал он.
А потом – я почувствовал это очень остро – так, будто получил пощечину от матери. Я видел это ясно на его лице. Любой бы увидел. Смерть на сморщенном лице.
Он перевел на меня взгляд, заметил мои слезы и сел на кровати.
– Иди ко мне, – сказал он. Я подошел и сел к нему на колени. Он посмотрел мне в глаза и прошептал:
– А… ты тоже видишь… Я всегда знал, что у тебя глаза поэта.
Он не был даже грустным, и от этого я в голос заревел.
Он прижал меня к своей впалой груди и сказал:
– Хочешь, я расскажу тебе смешную историю? – и улыбнулся одобряюще.
Но я не в силах был ему ответить.
Он сказал:
– Только обещай: когда я закончу свой рассказ, ты уйдешь и больше не будешь ко мне приходить. Обещаешь?
Я кивнул. Он сказал:
– Хорошо. Ну, слушай. Помнишь, я рассказывал тебе историю о юноше и девушке, поэтах? Так вот, я ее выдумал. И все насчет поэзии и величайшей в мире поэмы тоже выдумка. Правда, смешно?
Его голос оборвался.
Я вышел на улицу и побежал домой, плача обо всем, что видел, как поэт.
Через год я снова очутился на Альберто Стрит, но от домика поэта не осталось и следа. Он не исчез просто так. Его снесли, и на том месте выросло большое двухэтажное здание. Манговое дерево, сливу и кокосовую пальму срубили, и теперь везде был кирпич и бетон.
Словно Ч. Вордсворт никогда и не жил на свете.

Пер. с англ. Ольга Слободкина фон Брэмзэн