Воле Шойинка. Звонок Иосифу Бродскому
нобелевский лауреат по литературе 1986 года
В странных местах обретался этот Иосиф, еще более странных,
Чем его тезка-мечтатель.
Ноги, приговоренные вязнуть
В конском навозе, позже сумели пройти
Дали замерзших плато, а рукам,
Привыкшим грести лопатой дерьмо
Или резать и зашивать трупы,
Было дано прикоснуться
К ледниковым вершинам. Странно, но это сбылось
И так и осталось в анналах и некрологах.
Я не знал его. Иногда мы встречались на подиумах
В аудиториях, надежно отгороженных от реальной жизни.
Он казался мне нервным, погруженным в смутное недоумение,
Склонным вдруг уплывать куда-то за грань
Слова, строки или паузы.
Бремя изгнанья
Он носил как придется, словно готовый костюм,
Сшитый не по фигуре, хотя и не то чтобы плохо,
Как случайную вещь из контейнера гуманитарной помощи с Запада, —
Неужели нам всем перед смертью предстоит одеваться именно так?
Говорили, ты был своего рода символом, то ли внутри, то ли вне
Официальной народности. Точно начальство не знало. Во-первых:
Вельветовые штаны — ясно же, паразит. Значит, виновен?
Но, с другой стороны: возился в дерьме и не брезговал.
И однако, не он ли сказал, что, когда вылезает какашка,
Это есть частное дело, индивидуальная форма,
И ведь вываливал нечто вне предусмотренных форм, что не дерзает
Ни одного из сограждан задний проход исторгать
В бравом сообществе звонкоподкованных правдолюбивых гуигнгнмов.
Горы дерьма в соцреализме диалектически
Переходят в последнее, шепотом, «нет»,
Вместо которого все в один голос
Хором всхлипнули: «Есть!
Есть, товарищ начальник, так точно».
В Москве холодно. А вот Огони — жаркое, дымное место,
Где факелы горят день и ночь, и жирная копоть
Оседает на крыльях бабочек, чешуе рыб и на листьях деревьев.
Но, куда ни взгляни, смерть — это смерть, и твой дом — как чужбина,
Если там провели свою линию партия и автоматы.
В случае Кена и восьми его спутников
Вместо социализма скажи «реальная политика и прибыль»,
Вместо тунеядца подставь «террорист» — все прекрасно подходит.
И, по правде сказать, вы же сами
Знали, что вы не в ладах с законом.
Йеху-йеху, я вижу, как ты, улыбаясь, киваешь судье: в самом деле,
Поражать внутренности нации —
Нормальное занятие для паразита.
Под крики и обвинения ты выскальзываешь из зала.
Твой ум увлечен метафорой:
На куче дерьма стоит голова прокурора.
Судья замечает усмешку — так, еще годик,
Не от партии, от себя лично.
В дельте Нигера партия правит именем Барреля,
Бракосочетание автомата и нефти совершается на небесах.
Рыночные механизмы пишут законы, и буровые
Вышки таранят ландшафт, пробивая дыры в домах
И биографиях. Марионетки в погонах,
Козыряют друг другу, вколачивая в электорат
Гражданское согласие сообразно с сигналами сверху. Они понимают
Только язык приказа и силы.
А нефть течет непрерывно по морю и суше,
И заполонили море и сушу жадность и наглая злоба.
Таков жребий каждого диссидента,
Будь то в Чечне или в стране Огони, —
Учиться понимать комедию правосудия,
Обнаруживать дыры в законе или, увы, его смертельные трещины.
Одним еле слышный пульс посреди ледника, другим —
Дикие последние удары сердца в гуще мангровых зарослей.
Но мы верим, что скрытые в почве зерна скоро взойдут
И, как алмазы, стиснутые со всех сторон,
Вдруг засверкают в мусорной куче мира.
Говорят, Кенуле тоже входил в зал суда,
Прежде чем его отправили корчиться в пустоте.
Судей бесила его улыбка.
Они не могли понять, как работает связь
Их пленника с множеством тайно растущих семян
Глубоко в расступившейся влажной земле,
Из ее темных недр бросающих вызов
Законам фотосинтеза.
Мы научились расти
К солнцу без солнца, как все, кто появился на свет
В тюремных подвалах.
Здесь ты вспомнишь своего тезку — другой архетип
(А вовсе не символ, — здесь я согласен
С твоими несчастными гуигнгнмами).
Я часто думал о нем,
Носителе разноцветных одежд, мечтателе
И толкователе снов. Высокорожденный,
Он предпочел скромный жребий, призвал свой талант
На службу обществу, встал
На сторону угнетенных, спустился на землю, но —
Сограждане, берегите своих пророков! Защищайте пророков
Перед законом и вне закона. И ты, о пророк, берегись!
Ибо тиранов вокруг столько, сколько заплат на твоем рубище,
И они не полные идиоты, хотя большинство
Парализовано страхом увидеть все в истинном свете. Однако в итоге
Всем им приходит конец, и тупицам, и тем, кто умнее,
Хотя до поры до времени в это трудно поверить.
Я толком не знал тебя. О том, что ты умер,
Меня заставила вспомнить неотступная мысль
О смерти другого человека, мне более близкого.
В этой смерти
Было что-то пророческое.
Мы часто видим чужие сны, и порой
Сны возвращаются снова и снова, не отступая,
Но их меньше всего замечают
Те, кого это касается.
Мы научились не видеть
Нависшей угрозы и не читать
Знаков нашей судьбы. Петля была терпелива,
И отложенный приговор
Долго висел над ним, пророком страны Огони.
Я думаю о тебе, потому что эта, вторая смерть
Слишком близка мне, чтобы писать некролог, и слишком горька,
Чтобы плакать. Он тоже
Говорил с массами. Его голос трогал сердца.
Как и ты,
Он вел за собой из пустыни, опираясь на посох, держа высоко
Массивную умную голову.
Камень
Будет расколот, и свежий родник
Устремит свой поток по отравленным землям.
Я обязан ему слишком многим,
Чтобы выразить это в краткой и скорбной песне.
Поэтому я решаюсь
Обратиться к тебе и тем самым соединить
Две близких души из совершенно разных миров
На дороге к иному миру.
Души зверски убитых долго не знают покоя.
Ты найдешь его в группе из девяти человек, наугад
Ищущих путь среди зарослей. Тяжесть
Того, что с ними случилось, груз несбывшихся надежд и неосуществленных планов
Могут лишить его точки опоры. Возьми его за руку.
Веди его, и пусть он ведет тебя.
переводчик: Кирилл Щербицкий
В странных местах обретался этот Иосиф, еще более странных,
Чем его тезка-мечтатель.
Ноги, приговоренные вязнуть
В конском навозе, позже сумели пройти
Дали замерзших плато, а рукам,
Привыкшим грести лопатой дерьмо
Или резать и зашивать трупы,
Было дано прикоснуться
К ледниковым вершинам. Странно, но это сбылось
И так и осталось в анналах и некрологах.
Я не знал его. Иногда мы встречались на подиумах
В аудиториях, надежно отгороженных от реальной жизни.
Он казался мне нервным, погруженным в смутное недоумение,
Склонным вдруг уплывать куда-то за грань
Слова, строки или паузы.
Бремя изгнанья
Он носил как придется, словно готовый костюм,
Сшитый не по фигуре, хотя и не то чтобы плохо,
Как случайную вещь из контейнера гуманитарной помощи с Запада, —
Неужели нам всем перед смертью предстоит одеваться именно так?
Говорили, ты был своего рода символом, то ли внутри, то ли вне
Официальной народности. Точно начальство не знало. Во-первых:
Вельветовые штаны — ясно же, паразит. Значит, виновен?
Но, с другой стороны: возился в дерьме и не брезговал.
И однако, не он ли сказал, что, когда вылезает какашка,
Это есть частное дело, индивидуальная форма,
И ведь вываливал нечто вне предусмотренных форм, что не дерзает
Ни одного из сограждан задний проход исторгать
В бравом сообществе звонкоподкованных правдолюбивых гуигнгнмов.
Горы дерьма в соцреализме диалектически
Переходят в последнее, шепотом, «нет»,
Вместо которого все в один голос
Хором всхлипнули: «Есть!
Есть, товарищ начальник, так точно».
В Москве холодно. А вот Огони — жаркое, дымное место,
Где факелы горят день и ночь, и жирная копоть
Оседает на крыльях бабочек, чешуе рыб и на листьях деревьев.
Но, куда ни взгляни, смерть — это смерть, и твой дом — как чужбина,
Если там провели свою линию партия и автоматы.
В случае Кена и восьми его спутников
Вместо социализма скажи «реальная политика и прибыль»,
Вместо тунеядца подставь «террорист» — все прекрасно подходит.
И, по правде сказать, вы же сами
Знали, что вы не в ладах с законом.
Йеху-йеху, я вижу, как ты, улыбаясь, киваешь судье: в самом деле,
Поражать внутренности нации —
Нормальное занятие для паразита.
Под крики и обвинения ты выскальзываешь из зала.
Твой ум увлечен метафорой:
На куче дерьма стоит голова прокурора.
Судья замечает усмешку — так, еще годик,
Не от партии, от себя лично.
В дельте Нигера партия правит именем Барреля,
Бракосочетание автомата и нефти совершается на небесах.
Рыночные механизмы пишут законы, и буровые
Вышки таранят ландшафт, пробивая дыры в домах
И биографиях. Марионетки в погонах,
Козыряют друг другу, вколачивая в электорат
Гражданское согласие сообразно с сигналами сверху. Они понимают
Только язык приказа и силы.
А нефть течет непрерывно по морю и суше,
И заполонили море и сушу жадность и наглая злоба.
Таков жребий каждого диссидента,
Будь то в Чечне или в стране Огони, —
Учиться понимать комедию правосудия,
Обнаруживать дыры в законе или, увы, его смертельные трещины.
Одним еле слышный пульс посреди ледника, другим —
Дикие последние удары сердца в гуще мангровых зарослей.
Но мы верим, что скрытые в почве зерна скоро взойдут
И, как алмазы, стиснутые со всех сторон,
Вдруг засверкают в мусорной куче мира.
Говорят, Кенуле тоже входил в зал суда,
Прежде чем его отправили корчиться в пустоте.
Судей бесила его улыбка.
Они не могли понять, как работает связь
Их пленника с множеством тайно растущих семян
Глубоко в расступившейся влажной земле,
Из ее темных недр бросающих вызов
Законам фотосинтеза.
Мы научились расти
К солнцу без солнца, как все, кто появился на свет
В тюремных подвалах.
Здесь ты вспомнишь своего тезку — другой архетип
(А вовсе не символ, — здесь я согласен
С твоими несчастными гуигнгнмами).
Я часто думал о нем,
Носителе разноцветных одежд, мечтателе
И толкователе снов. Высокорожденный,
Он предпочел скромный жребий, призвал свой талант
На службу обществу, встал
На сторону угнетенных, спустился на землю, но —
Сограждане, берегите своих пророков! Защищайте пророков
Перед законом и вне закона. И ты, о пророк, берегись!
Ибо тиранов вокруг столько, сколько заплат на твоем рубище,
И они не полные идиоты, хотя большинство
Парализовано страхом увидеть все в истинном свете. Однако в итоге
Всем им приходит конец, и тупицам, и тем, кто умнее,
Хотя до поры до времени в это трудно поверить.
Я толком не знал тебя. О том, что ты умер,
Меня заставила вспомнить неотступная мысль
О смерти другого человека, мне более близкого.
В этой смерти
Было что-то пророческое.
Мы часто видим чужие сны, и порой
Сны возвращаются снова и снова, не отступая,
Но их меньше всего замечают
Те, кого это касается.
Мы научились не видеть
Нависшей угрозы и не читать
Знаков нашей судьбы. Петля была терпелива,
И отложенный приговор
Долго висел над ним, пророком страны Огони.
Я думаю о тебе, потому что эта, вторая смерть
Слишком близка мне, чтобы писать некролог, и слишком горька,
Чтобы плакать. Он тоже
Говорил с массами. Его голос трогал сердца.
Как и ты,
Он вел за собой из пустыни, опираясь на посох, держа высоко
Массивную умную голову.
Камень
Будет расколот, и свежий родник
Устремит свой поток по отравленным землям.
Я обязан ему слишком многим,
Чтобы выразить это в краткой и скорбной песне.
Поэтому я решаюсь
Обратиться к тебе и тем самым соединить
Две близких души из совершенно разных миров
На дороге к иному миру.
Души зверски убитых долго не знают покоя.
Ты найдешь его в группе из девяти человек, наугад
Ищущих путь среди зарослей. Тяжесть
Того, что с ними случилось, груз несбывшихся надежд и неосуществленных планов
Могут лишить его точки опоры. Возьми его за руку.
Веди его, и пусть он ведет тебя.
переводчик: Кирилл Щербицкий