Виктор Соснора. Мотивы Феогнида. Энеада

поэма


1

Упало и небо и время
и рюмки цветов и вода в даль дороги
и сердце и руки - устали.

И хочется взять и отдать эту шкуру,
остыла висеть на костях,
и голову - снимок - отдать.

О, стой, о, ступи, потерпи еще малость -
и соком нальются хрящи и стопы,
о, нет, не нальются, откуда их, соки?

Ты на перепутье. Я на перепутье?
Но где же дощечка, чтоб влево пойти,
чтоб вправо, чтоб прямо. Ты друг перепутал.

Светился квадратик окна и не светит.
Значит, бездомность при полной луне.
Меч перекован, его кузнецы - в бубенцы!

Друг меня предал - покончил с собой.
В будущей жизни друг друга мы не узнаем,
порознь не глядя друг мимо друга пройдем.

Скажут: у них перламутровы лица.

2

Птичка-тряпичка, клевательница ягод,
что ты играешь на флейте, не мелькая, -
это играю на каменной флейте - я.

Я говорю, невидимка, тебе - невидимке,
ты, улетая, окаменеешь от температур,
и будут слушать подошвы твой хруст и смеяться.

И светлые троны построим
из лепестков и миражей,
гнёзда жизни!

Мать моя, смерть, как провожала в жизнь!
Я не покину тебя.
Ты верь мне, верь мне!

3

И буду тайно коротать луны,
ища на белом этаже черный.
Не верь, не верь, что есть заря зрима,
где спичкой водит делегат пыльной.
Она взойдет, но будет уж не круг красок,
а выстрел рук и голубой бойни.
Не верь, не верь, что горизонт розов!

А я зову возлюбленную мглу.

Но ничего исправить нет знака
и белых голубей взор, взрывы.
О бедный, бедный мировой отдых,
политый краской типографий,
охоты псовой и у скал - ускользает
серебряная ветвь твоего сердца
и моего, и я, моих нитей
и их собачьи языки смоют,
о как ребячьи!

Я не хочу вспоминать губы,
ни руки восковые, будто ногти сняты,
время мое уходит праздно,
и в мозгу, где был изгиб - клетки пусты.
Голубь как белая бабочка ходит-ходит,
не верь, не верь, что у него утро.
И это дни идут назад, на когтях лапы
и рёв иллюзий эволюционных,
как рвут дожди мои скандал-руки.
Не верь, не верь, мое дитя золотое,
ты златотканно, и в моих Микенах
лист перевернут... Свист ста!

4

Время - упадок - и падают на спину птицы.
Листья взлетают и намокают,
и не мигают миллионоглазые мухи.

Скоро возьмутся за пилы зубные,
вырубят дом мой дневной и опрокинут,
что ж, мне достаточно и землянки.

Я с чертежами залягу на зиму,
скажем, в углу и закроюсь глазами,
в вечный гамак из паутины.

Этих закованных в ложные цепи
из катастроф
дунь - и рассыпятся, пыль это, пыль.

Птицы зловещи, их градус и речь,
и не сморгнешь, и не знаешь, куда унесут
их треугольники-крылья - и хвост и - клюв,

Ляг в ухо лягушке,
Я не был, не был! Согласен.
В списки воскресших меня не пишите, -
этих утопий я не знаток.
В списки воскресших меня не пишите -
ноги, ветрами гонимы,
мокнут как листья.


5

Не орфография,
кнут и его ударенья,
ритмика боя с собой, глобус пустынь,

кто ее слышит, лисицы на скалах,
когда проливаются снеги
слёз невидимок-волков.

О одиноки!
И ноги устали,
уши и капилляры.

Гордые гимны,
звездные речи!
Не увлекают - фальшивки.

Кожа и лимфа
как висящие змеи на подбородках,
и сыплется чешуя.

Камни устали. На наковальне
молот накален по темени бьет.
Струны у пальцев остыли.

6

Рыцарь и рог - как мираж в запятых,
когти у рока устали.
Выбрось, не натянуть!

Что ж ты наделал с собой, что глазницы
пусты, в них плещется ртуть.
Бицепсы как паутина.

Сердце как перстень
в двух пальцах.
Бюст Аполлона пуст.

О неопрятен декор оптиматов.

И вьются собаки меж кирпичей,
где мусор, крича:
"Микены! Микены!" -
чертим рукой волосатыми лепестками.

Видение ливней как золотых монет!..
Мигни!

Когда я уйду - сожгите,
И пеплы уйдут по водам тела.

7

Тихие толпы бегут в одиночку.
Лютни у них не играют. Поют.
А подземелья закрыты.

Лютни поют: скоро! скоро!
Вверх нужно, вверх, туда вы уйдете,
вниз не смотрите - вверх!

Люди не умирают, а каменеют
их лебединые шеи
заткнуты пробкой.

Пули, ветрами гонимы,
устали,
падают в горсти.

Все мы взлетим, как чайные ложки
будем оттуда
звоном в стакане.
Новые люди нальются собой.

Боги вы боги, антиитоги.

8

Погаснет Звезда и еще через месяц уйдет Небосвод
и не будут кружиться дубы заоконные на корнях
и змея не очертит круги
и скальпель с пинцетом положит Хирург,
он вмонтирует в сердце часы
и будет их заводить,
а сады цветомузыки - моль съест,
и положат мне Луну в рот красный.
Ну, попразднуй уход
тринадцатой рыбки из щелей пруда
и взлетанье ее на крылах-орлах
к жизни; и жажда, она задохнется под градом скал
и расплавится воск ее перышек
вниз, как спина.
Говорил же тебе: не пророчь,
не приводи в движенье Ничто,
пусть стоит и мерцает и брызжется,
и цветет, и свистит.
Ты же закрой глаза-веки, рот и не тронь
всё случится само и без тебя, ты себя
прибереги пока, свет тебе делает смотр,
а потом уж решай,
стоит ли розе вздохнуть,
а слонам трубить,
в том мажоре жить сто световых лет.
Зло опереточное оставь, о Зевс!

Розы пахнут. Слоны трубят!

9

Всю ночь, всю ночь шел дождь
как шквал.
И умер с оком конь.

Всю ночь шли нищие в шелках
под фонарем -
без фонарей.

И пифии в болоте пели.

Их пенья были о коне,
как обо мне,
печалью тонки.

У нищих был раскрытый рот
и в нем
решетчат

Время смято, снято
как море бился
глаз.

Коня - огня - и от меня
что требует
Эллада?

Я смерть пою.
Я рву на саван сантиметр -
кармашек для души...

Всю ночь, всю ночь лицо блестело!
2005