Мигель де Унамуно. Злоключения Сусина

рассказ


Свежая прелесть неба разливалась над зелеными деревьями и поющими птицами, радовала Сусина; он строил укрепления из глины, а нянька, то и дело всплескивая руками, смеялась шуткам какого-то солдата.

Сусин встал, вытер о новое платьице перепачканные руки и, осмотрев свое творение, убедился, что оно прекрасно. Ямка, обнесенная круглым окопчиком, напоминала корыто, и там чего-то явно недоставало; Сусин поднял юбочку и намочил в ямку. Потом ему пришло в голову поискать жука или какую-нибудь букашку и поучить ее плавать.

Он окинул взглядом луг; вдалеке что-то блестело на земле, словно звезда, упавшая ночью с росой.

Вот красиво-то! Вмиг позабыт был прудик, его стараниями вырытый и наполненный, и Сусин устремился к упавшей звезде. Но когда он добрался До этого места, звезда внезапно исчезла. Может, она провалилась сквозь землю, или растаяла, или бука ее унес? Сусин подошел к дереву, под которым она только что так заманчиво блестела, но не нашел там ничего, кроме осколка стекла, валявшегося среди камней.

Что за чудесное утро! Сусин пил глазами солнечный свет и всей грудью вдыхал прохладу голубого неба.

А сколько тут деревьев! Вот это настоящая жизнь, не то что на темной улице, полной опасностей, где в любое время так и кишат лошади, повозки, волы, собаки, злые мальчишки и полицейские!

Вдруг Сусин изменился в лице, коленки у него задрожали и от страха в горле застрял комок. Собака… Собака сидела и таращила на него огромные глазищи; черная-пречерная, большая-пребольшая. Будь это на улице, Сусин погрозил бы ей палкой из-за двери; но дело было на лугу, где хозяйничают собаки, а не ребятишки.

Собака, не спуская с Сусина глаз, встала и направилась к нему, а он от испуга не успел и подумать о бегстве. Потом, опомнившись, побежал, но, на беду, оступился и упал ничком. Упал, но не заплакал, а прижался к земле и замер.

Плакать? А если собака услышит? Тем более что это, возможно, и не собака вовсе, а переодетый бука. Собачища подошла к Сусину и обнюхала его. Сердчишко у него так и прыгало, пока он, едва дыша, смотрел украдкой, как пес медленно уходил прочь и там, вдали, величаво обмахивал черные бока черным хвостом.

Сусин встал и осмотрелся: он был один в бескрайней пустыне. Солнце жгло его белокурую головенку, деревья кланялись ему. А совсем рядом большая лужа сверкала в солнечных лучах.
Собака вмиг была забыта, точно так же как были до нее забыты и прудик, созданный им, и упавшая звезда, и Сусин подошел к луже. Чистый, прозрачный лик ее, спокойный и печальный, казался мертвым и словно ждал, чтобы ему вернули жизнь. Сусин подобрал камешек, бросил его в воду, и тотчас же смех пробежал по луже и потихоньку стих на ее тенистых берегах.
Какие славные круги! Со дна пошел кверху ил, лужа помутнела, а Сусин схватил палочку и, наклонившись, взболтал воду. И до чего же грязной стала вода!
Потом Сусин выпрямился и стал шлепать ногой по луже. Вот хорошо! И как радовалась лужа, что она такая грязная и что мальчонка весь перемазался!
Но наконец у него совсем замерзла нога в промокшем башмачке, и он, сообразив, что нашалил, отвернулся от лужи. И тут-то он закричал и прижался к дереву, вцепился в него, только ноги деть было некуда. Ах, если б он умел, как взрослые мальчишки, лазить по деревьям! Он спрятался бы в верхних ветвях, где прячутся майские жуки! Впрочем, корове достаточно было разок боднуть дерево, чтоб оно рухнуло на землю.
Громадная это была корова, она почти заслоняла небо, и бесконечная причудливая тень ее ползла по земле. Корова медленно подвигалась вперед, наслаждаясь страхом своей жертвы. Сусин закрыл глаза руками, чтоб корова его не увидела, по, неожиданно, когда он уже готов был броситься на землю и закричать: «Больше не буду, не буду!» – корова прошествовала мимо.
Сусин оторвался от дерева и посмотрел кругом. Где же она?
В животике у него бурчало – известно ведь, что сильные ощущения ускоряют жизнедеятельность и ослабляют тело, и даже мертвые кузнечики оживают, попав в салат.
Сусин понял наконец, что произошло, в изумлении окинул взглядом большую дорогу, пышные каштаны, пустынный луг и невозмутимое солнце, застывшее в синем небе. А где няня?
Время от времени но дороге проходил какой-нибудь дядя, но сеньоров среди них почти не было. Всё дяди, дяди, и какие дяди! Противные, бородатые, совсем непохожие на папу. Один из них пристально посмотрел на Сусина, а дяди, которые так смотрят, – самые плохие: того и гляди унесут тебя в мешке.
Перепуганный до смерти, он почувствовал себя затерянным в этом мире, отданным во власть скверных мальчишек, которые зовут маму мамкой, во власть большущих собак и большущих коров, и нет с ним папы, чтобы побить их.
Дыхание буки уже леденило душу Сусина, он дрожал как лист, а бука был повсюду, стоял, притаившись за деревом, прятался, скорчившись под камнями, подкрадывался сзади.
Наконец Сусин заплакал и сквозь слезы, туманом застилавшие луг, увидел, что к нему подходит один из дядей.
Дядя… Но какой! Сусин с ужасом всмотрелся в него, и перетрусившая душонка заползла в самый дальний уголок сердца. Нет, это был не просто дядя, а гораздо хуже: это был полицейский!
Полицейский подходил все ближе и ближе, как черная собака и большущая корова. Но он не прошел мимо и не скрылся вдалеке. Сусин вытаращил глаза так, что уже едва видел, почувствовал на своей ручонке чью-то ручищу, понял, что погиб, и плакать уже не мог.
– Не плачь, малыш, не плачь, я тебе ничего не сделаю.
Что может быть страшнее буки? Что может быть страшнее буки, когда он в насмешку прикидывается полицейским!
– Пойдем, пойдем со мной; пойдем поищем папу.
Свершилось чудо, и перед мальчиком раскрылось небо – разве это не чудо, когда у полицейского так нежно звучит голос, добрый, ласковый голос? Как будто это папа, а не полицейский!
Он держал мальчика за руку, но не сжимал ее и шел, приноравливаясь к его шагу, и Сусин чувствовал себя под защитой высокой особы, доброго буки.
– Скажи-ка, ты чей?
– Папин.
– À кто твой папа?
– Папа – это папа.
– Но кто же он, твой папа?
– Он мамин папа.
Представитель власти улыбнулся – ведь то же самое он мог сказать о себе и своей жене.
Странный вопрос – кто твой папа? Как будто их много, а не один!
– Где ты живешь?
– Дома.
– А где это, дома?
– У папы.
На этом полицейский прекратил допрос и растерялся: попробуй разберись в деле без допроса!
Глазки Сусина окончательно прояснились, и он было окунулся в блаженное тепло летнего дня, как вдруг перед ним предстала нянька – грозная нянька, опасность явная и очевидная, без малейшей таинственности.
Мальчонка ухватился обеими руками за штаны полицейского и спрятал белокурую головку между его ногами. Ему захотелось сжаться в крохотный комочек, чтобы поместиться в кармане этих священных штанов!
Небесной гармонией звучал голос полицейского, когда он сказал:
– Не бойся, тебе не попадет. – И добавил, уже построже: – Оставьте его, он-то ни в чем не виноват!
Полицейский передал его с рук на руки няньке и, уходя, все еще посматривал на Сусина, как бы охраняя его взглядом. Но не успел этот добрый бука скрыться из виду, как нянькина рука шлепнула Сусина по заду:
– Ах ты дрянной мальчишка! Сто раз я тебе говорила, чтоб ты от меня ни на шаг… Вот я тебе задам!.. Ничего себе, доставил ты мне хлопот… Я как сумасшедшая ищу его, ищу, а он…
Мальчик жалобно заплакал; на этот раз пахло хорошей трепкой, а не букой. Он так ревел, что нянька не утерпела и стала целовать его, приговаривая:
– Ну, не надо, дурачок, ничего ведь не случилось… Не плачь, Сусин… Ну, замолчи же… Ты ведь знаешь, папа не любит плакс… Успокойся… Знаешь что? Если ты сейчас перестанешь, я тебе куплю карамельку…
Сусин перестал реветь и занялся карамелькой.
Когда же он увидел стены родного дома и почувствовал себя в безопасности возле отца, все раны вновь раскрылись, и он ощутил зубы собаки, рога коровы, нянькину руку и залился слезами. Как отрадно было слушать папин голос, бранивший няньку!
Потом папа взял Сусина на руки, и мальчик прижался пылающим лицом к груди своего защитника.
Как прекрасна тихая гавань после скитаний по бурным волнам!

перевод Н. М. Фарфель